Уж давно говорят, что Юрия Михайловича Лужкова со дня на день снимут. До сих пор это были одни разговоры, но вот уже по главным телеканалам сообщают (как о какой-то новости) о его грехах, требуют отставки мэра, поскольку московское правительство погрязло бог знает в каких преступлениях. Никаких сомнений уже быть не может: Лужкова уберут. Если бы он покрепче стоял на ногах, сделал бы в ответ какое-нибудь заявление, показался с победным видом на людях. Но нет, он забился куда-то и ждет неизбежного. Пора готовиться к расставанию с Юрием Михайловичем.

Осьминог решил в этом поучаствовать публикацией на своих страницах большого психологического портрета Юрия Лужкова в исполнении Олега Давыдова. Итак, начинаем прощание с уходящей натурой, с мастодонтом, на смену которому обязательно назначат какую-нибудь политическую болонку.

Центр мира

Юрий Лужков родился 21 сентября 1936 года. Он стал вторым сыном в рабочей семье, проживавшей в бараках недалеко от Павелецкого вокзала. С появлением третьего сына выяснилось (сообщает Юрий Михайлович в своей книжке «Мы дети твои, Москва»), что «я «средний», то есть срединный, нормальный, промежуточный. Похоже, это так на меня повлияло, что с тех пор навсегда исчезла способность воспринимать себя как нечто особое и отмеченное».

Несколько кокетливое признание – ведь говорит это человек отнюдь не из средних. Ну да он тут же и уточняет: «Если что и отличало меня от других, то скорее как раз полное отсутствие интереса к себе, растворение в окружающем. Я был счастлив, что живу в этом городе, в нашем дворе, и всегда точно знал, что то место, в котором живу, лучшее в мире». Мэр и поныне (слегка по-кандидовски) считает, что родился в лучшем из миров. И поэтому абсолютизирует свое детство. Его убеждение, что «котлован на брошенной стройке» для ребенка лучше любого «западного диснейленда», может даже возмутить современных родителей. Но ведь это его шокирующее убеждение вытекает из фундаментальной психологической установки: «Мысль, что живешь в центре мира, естественна, где бы ни жил. Просто потому, что жизнь – повсюду, и у нее, как сказал один математик, центр везде, а периферия нигде».

Вообще-то мысль, что «живешь в центре мира», вовсе не так «естественна», как это кажется Юрию Михайловичу. Напротив, не так уж много людей ощущают себя живущими в центре мира. Разные бывают мироощущения. И соответственно разная у людей судьба. В частности известно, что люди, ощущающие себя находящимися в центре мира, чаще всего в центре мира и оказываются. Проблема лишь в том – в центре какого мира. Один оказывается в центре какой-нибудь бандитской компании, другой во главе государства и так далее. Разные бывают миры. И соответственно: в разные периоды своей жизни люди, для которых «мысль, что живешь в центре мира, естественна, где бы ни жил», могут оказываться в центрах разных миров. Тут важна установка: центр мира там, где я сейчас нахожусь, для меня естественно быть в центре моего мира, будь то мир бараков на Павелецкой, мир моего главка, мир города Москвы или еще какой-нибудь мир. И плюс: всякий мир, в центре которого я нахожусь, есть лучший из миров – уже потому, что именно я в центре этого мира.

Что же касается декларированного мэром «полного отсутствия интереса к себе», так это вовсе не обязательно означает наплевательского к себе отношения. Напротив: если ты ощущаешь себя растворенным в мире, то интерес к этому своему миру означает одновременно и интерес к себе. В сущности можно сказать, что для Лужкова «Я» – это не только его индивидуальное «Я», но и тот мир, который попадает в поле интересов (если угодно – в поле собственности) его «Я». Лужковское «Я» – это и двор, в котором он рос, и то химобъединение, которым он руководил, и тот мегаполис, в котором он сейчас хозяйничает. Лужковское «Я» – это и есть то, что он называет миром (лучшим из миров). И границы этого мира пролегают каждый раз там, где кончаются возможности этого «Я», где кончается (на сегодня) сфера его влияния.

Судьба и карьера

Если говорить о поворотах карьеры Лужкова, то ключевое слово здесь будет «судьба». Да он и сам его постоянно употребляет. Например, он считает, что лучшим эпиграфом к истории его перехода на работу в городскую исполнительную власть было бы эпиктетово речение: «Судьба покорных ведет, а непокорных тащит». Кстати, перемещению из Министерства химической промышленности в Мосгорисполком он вроде бы даже очень сопротивлялся: «Вы что! Я инженер-механник, специалист по автоматизации химических производств. Когда был директором «Химавтоматики», это, считал, мое дело. Не хотел уходить. Но здесь предложили главк по науке и технике – ладно. А больше, хоть стреляйте, никуда не пойду».

Это звучит немного комично не только потому, что нормальные люди так не разговаривают (все-таки Юрий Михайлович не слишком искусный писатель), но еще и потому, что с тех пор многое изменилось и сегодня идут постоянные разговоры о том, что Лужков метит в президенты. А тут – «хоть стреляйте, никуда не пойду», не сдвинусь с насиженного места…

В контексте того, что мы уже знаем об эгоцентрическом мироощущении Юрия Михайловича, это его нежелание двигаться с привычного места выглядит не так уж и неправдоподобно. В конце концов, ну что ему был этот Моссовет, если человек и так уже ощущает себя в центре прекраснейшего из миров, умело руководит этим миром, ловко обустраивает его (кто-нибудь может в этом усомниться?) во благо себе и тем, кто входит в его орбиту? И на черта ему тот Исполком («место, меньше всего соответствующее моему складу и темпераменту»), если и в родном министерстве еще непочатый край возможностей для обживания и расширения своего мира?

И тем не менее Лужков в конце концов соглашается – потому де, что его «предал» начальник, не стал бороться за него, даже не попытался отстоять его перед тогдашним главой Москвы Ельциным. Именно предательства наш герой не выдержал, взбесился… ну и перешел. Выглядит такое объяснение странно, но оно не обязательно ложно. Это прояснится дальше, а пока заметим, что упомянутый нами разговор с Ельциным переменил жизнь Лужкова: «С того момента – между прочим, ровно с пятидесяти – я стал различать волю судьбы».

Разумеется, к «судьбе», о которой рассказывает Юрий Лужков, никакое «предательство» и никакое «желание остаться» прямого отношения не имеют. Судьба для человека, который ощущает себя центром своего мира, это некая абсолютно внешняя инстанция, которая переносит его (понуждает переходить) из рамок привычного любовно обустраиваемого мира в другой, который поначалу кажется чуждым и непригодным для жизни. Ясно, что такой персонаж, как Лужков, немедленно начнет свой новый мир обустраивать. Но все же все последствия такого переноса нельзя заранее просчитать.

Если говорить о природе упомянутой инстанции, то, конечно, есть вещи, лежащие на поверхности. Например, нельзя отрицать, что роль этой внешней инстанции (судьбы) в жизни Лужкова с некоторых пор стал играть Борис Ельцин. Именно он перенес Лужкова сначала из Минхимии в Исполком. Именно он через некоторое время определил ему место в Мосагропроме. Он же после выборов нового Моссовета порекомендовал Гавриилу Попову предложить Лужкова (который не стал даже участвовать в этих выборах) на должность председателя Исполкома. Но, если копнуть только чуточку глубже, останутся только вопросы. Почему именно Лужков? Откуда Ельцин вообще узнал о Лужкове? Разве не было других? Или вот еще что непонятно – как он попал в Мосагропром? Сам Лужков подозревает, что его просто хотели подставить коллеги: «почему бы не двинуть соперника в такое гиблое место, где все кончают быстро и бесславно?» Или все-таки кто-то оценили его организаторские способности?

Ответов нет. Да и вопросы эти кажутся детским лепетом на фоне вещей действительно таинственных и ужасных. Например, именно в то время, когда Лужков с увлечением обживает новые для него исполкомовские миры, его первая жена (спутница со студенческих лет) смертельно заболевает… И, еще не зная о ее болезни, Лужков обращает внимание на другую женщину, ставшую впоследствии его второй женой, «вечной любовью» и, так сказать, музой на поприще муниципальной деятельности. Продолжение